Для Ричи «чуть свет» значило раньше одиннадцати.
В дверь продолжали молотить. Он спустил ноги с кровати и протер глаза, прежде чем нащупать сперва сигарету, потом зажигалку, потом очки. Только после этого натянул трусы и подошел к окну. Глянул и увидел Тару. Та одной рукой держала велосипед, а свободной барабанила в дверь. Какое-то чутье заставило ее поднять взгляд. Слабое утреннее солнце блеснуло в ее темных очках.
Ричи открыл окно:
– Подожди, я сейчас.
Он прошаркал обратно, сунул в рот дымящуюся сигарету и пошарил в карманах джинсов, ища ключи. Вернулся к окну и бросил ключи Таре. Они упали рядом с ней на каменную плиту.
– Поставь чайник. Я сейчас спущусь.
К тому времени, как Ричи ополоснулся в душе, оделся и спустился в гостиную, Тара приготовила для них чай. Услышав его шаги на лестнице, она разлила чай по чашкам.
– Где моя кружка? – спросил он. – Это не моя кружка.
– Что?
– Хочу мою любимую кружку.
– Какого хрена, Ричи, когда ты превратился в занудливого старика? «Хочу мою любимую кружку», – передразнила она его.
– Когда? Когда ты пропала, вот когда. Я – старик.
– Нет, ты не старик.
– Не нет, а да.
– Нет.
– Да.
– Нет.
– Это просто смешно. Мы могли бы препираться так часами.
Тара скривила гримасу.
– Ладно, давай чай. Который час?
– Половина десятого. Ричи, мне так трудно! Так трудно!
– Что? – Ричи закурил новую сигарету.
– Я говорю правду. Говорю правду, и никто мне не верит. Ни собственная мать, ни отец. Ни Питер. Ни ты. Ни тот чокнутый, к которому я должна ходить.
– Вивиан, – фыркнул Ричи.
– Да, Вивиан. Думаешь, это забавно?
– Ну да. Одно имечко чего стоит. Я каждый раз не могу удержаться от смеха. Не знаю почему. Правда не знаю. У меня есть другой знакомый Вивиан, и его имя не вызывает у меня такого смеха. Странно. Закуришь?
– Нет. Рада, что ты находишь это забавным. В любом случае этот тип пытается убедить меня, что все это мне привиделось, а я стараюсь ему не мешать. Честное слово. Может, он и прав. Просто, ну, когда знаешь, что это было, а каждый пытается убедить тебя, что на самом деле не было, начинаешь верить им: не потому, что это правда, но потому, что так проще. Это легкий выход из положения.
– Ладно.
– Как же, ладно. Тебе-то откуда знать.
Ричи подумал о том дне, когда его доставили в полицию и потребовали признаться в убийстве Тары.
– Да уж знаю. Поверь мне.
Тара сняла очки и пристально посмотрела на него. Потом снова надела их.
– Без них никак не можешь? Хотя бы в помещении?
– С тех пор как я вернулась, свет плохо действует на мои глаза. Когда я без очков, в глаза как будто песок насыпали.
– Как от недосыпа? Обычно это называется недосыпом. А сон как бы вымывает песок из глаз.
– Он так и говорил.
– Кто?
– Тот, кто вывел меня оттуда. Он говорил – про нас тут, в этом мире, – что мы все спим.
– Ты о том твоем дружке-фейри?
– Они не такие, как ты думаешь, Ричи.
– Как я думаю?
– Не знаю. Крохотные человечки с кружевными крылышками и в шляпах из желудевой чашечки. Они вовсе не такие, Ричи. Они жутко опасные.
– Ну ладно.
– Никогда не связывайся с ними. Даже ненароком. Никогда.
– Ладно.
– Еще раз скажешь «ладно», убью. В этом доме есть какая-нибудь еда?
Ричи кивнул на хлебницу. Она принялась делать тосты и варить яйца, заново поставила чайник. Потом вдруг сказала:
– Ричи, у тебя мыши на кухне.
– Знаю. У них гнездо за холодильником.
– У тебя тут свалка. Сплошная антисанитария.
– А тебе какое дело?
– Хочу переехать к тебе.
Ричи помотал головой, быстро. Не в знак отказа, нет. Просто сделал непроизвольное движение, как если бы в ухо залетел комар. Теперь была его очередь снимать очки. Он протер их о край футболки, водрузил обратно на нос и уставился на Тару.
– Так ты не против?
– Что это ты удумала?
– Не могу больше оставаться с мамой и папой. Это сводит меня с ума. Они тайком следят за всем, что я делаю. Как чищу зубы. Как причесываюсь. Как ем. Подозреваю, что даже заходят ночью ко мне и смотрят, как я сплю. Особо не говорят. Просто наблюдают. Я чувствую себя бомбой, готовой взорваться. К тому же Питер собирается звонить тебе.
– Для чего?
– Рассказать о моих вечерних развлечениях.
В этот самый момент зачирикал мобильник Ричи. Он поднял его. Экранчик сообщал, что звонит Питер.
– Ты просто телепатка.
Ричи поднес телефон к уху. Отвернулся к окну.
– Не говори, что я здесь.
– Все в порядке, Пит? Что? Она сейчас у меня. Да.
Ричи слушал. Иногда хмыкал. Наконец выключил телефон и положил его в карман. Взглянул на Тару.
– Я ходила в «Белую лошадь».
– Ну, молодец. В пивняк для тинейджеров. Похоже, хорошо повеселилась.
– Просто хотелось побыть среди ровесников, Ричи.
– Ровесников?
– Да!
– Тогда зачем хочешь переехать ко мне? Я старый пердун.
– Ты не прав.
– Прав. Меня не тянет в «Белую лошадь», надираться и потом блевать. Прыгать в «яме», уткнувшись носом в чью-то вонючую подмышку. И не тянет целый вечер твердить кому-то, что они дерьмо, поскольку не любят ту же музыку, что и я, и чуть ли не драться из-за этого. Знаешь что? Я не хочу быть молодым. Мне, черт возьми, понравилось быть старпером. Да! Я лучше суну свой член в кухонный блендер, чем снова становиться тинейджером. Если ты это хочешь, Тара, если хочешь позориться в «Белой лошади», ты пришла не к тому парню. У меня есть мой виски, моя сигарета, кружка для чая и мои теплые домашние туфли.
– Я должна уйти из того дома, Ричи.
– Это не поможет, дорогая.
Ричи повалился на диван и закурил новую сигарету. Какое-то время они сидели молча.
– Ты говорил, я хорошо крутила тебе косяки.
– Ты увидишь, что даже это изменилось. Теперь в основном курят сканк[44]. Мерзость, причем термоядерная, потом только и можешь, что таращиться с отвалившейся челюстью и пускать слюни, словно тебе сделали лоботомию.
– Я по-прежнему умею хорошо растирать спину.
Ричи вздохнул:
– Тебе придется принять меня таким, какой я есть.
– Наведу здесь чистоту.
– Как хочешь. Не жди, что я буду помогать.
– Мышам придется уйти.
– Поставлю мышеловки.
– А вот этого не надо! – Тара встала. Спор разрешился. Она переезжала к Ричи, и она знала это. – Сколько времени? Ладно. У тебя есть палочки?
– Палочки?
– Ароматические палочки.
– Может, вон там, в ящике буфета.
Тара порылась в ящике. Нашла несколько старых сломанных сандаловых палочек и расставила их полукругом в кухне, воткнув куда было можно. Ричи стоял в дверях, озадаченно глядя на ее манипуляции.
– Какого хрена ты делаешь?
– Ш-ш-ш. Нужно дождаться полудня. Когда я начну, не произноси ни слова. Открой переднюю и заднюю двери и оставь их открытыми. И тебе понадобится гитара.
– Что? Я не пою мышам.
– Акустическая. Возьми ноту ми, когда попрошу.
– Ты чокнулась.
Она показала ему язык.
– Все готово. Бери гитару.
– Да у меня их десять.
– Десять? Кому нужны десять? Возьми акустическую, чтобы красиво звучало ми.
Ричи, бормоча, вышел, но сделал, как было ему сказано. Вернулся с «Тейлором 91 спешиал эдишн», желая похвастать инструментом, чего никогда не позволял себе во времена, когда они с Тарой были вместе. Он постарался сделать вид, что просто дурачится, на самом же деле был заинтригован. К его возвращению Тара зажгла палочки, и некоторые из них уже курились ароматным дымком.
Она снова сказала, чтобы он раскрыл двери, а затем коротко велела устроиться на диване и держать рот на замке. Сказала, чтобы он по ее сигналу взял нижнее ми и потом брал эту ноту каждую четвертую долю такта.
– Думаешь, они купятся?
– Заткнись и делай, как я сказала.
Тара уставилась на часы и, как только стрелка подошла к двенадцати, подала ему сигнал, и он ударил по струне. Тара опустилась на корточки, приблизила губы ко дну холодильника и запела. Низко, едва слышно, повторяя фразы, которые он не мог разобрать, но он тем не менее делал как было велено: в указанном ритме трогал струну.
Спустя несколько минут Тара встала, раскачиваясь в такт песне, и пошла по кухне. Потом жестом показала, чтобы он играл громче, и он послушался.
Легкий ветерок гулял по дому, разнося по комнатам ароматный дымок. Тара направилась к задней двери, знаком показав Ричи, чтобы следовал за ней, не прекращая играть. Он повиновался и вышел следом за ней во двор. Продолжая петь, она повела его вокруг дома. Ричи быстро оглянулся: не видит ли их кто из соседей? Он надеялся, что пронесло, и, когда Тара повела его обратно в дом, поспешил за ней. Она закрыла заднюю дверь и жестом показала, чтобы он возвращался на диван. Сама же, по-прежнему напевая, направилась в кухню, где время от времени приседала и наклонялась ко дну холодильника. Так прошло минут пятнадцать, после чего ее пение стало стихать, пока он совсем не перестал ее слышать.
